Люди сороковых годов - Страница 61

К оглавлению

- Логично, - произнес Неведомов.

- Удивительно просто, точно задачу какую математическую решил, - сказал Марьеновский.

- Скажите, присяжные ее осудили? - спросил Павел, отнесясь к нему опять со всевозможною вежливостью.

- Разумеется, - отвечал ему тоже вежливо и Марьеновский.

- Факты дела напечатаны все? - спросил его Неведомов.

- Все, до самых мельчайших подробностей.

- А к чему бы присудили ее по нашим законам? - прибавил Неведомов.

Марьеновский пожал плечами.

- Самое большее, что оставили бы в подозрении, - отвечал он с улыбкой.

- Значит, уголовные законы наши очень слабы и непредусмотрительны, вмешался опять в разговор Вихров.

- Напротив! - отвечал ему совершенно серьезно Марьеновский. - Наши уголовные законы весьма недурны, но что такое закон?.. Это есть формула, под которую не могут же подойти все случаи жизни: жизнь слишком разнообразна и извилиста; кроме того, один и тот же факт может иметь тысячу оттенков и тысячу разных причин; поэтому-то и нужно, чтобы всякий случай обсудила общественная совесть или выборные из общества, то есть присяжные.

- Отчего у нас не введут присяжных?.. Кому они могут помешать? произнес Павел.

Марьеновский усмехнулся.

- Очень многому! - отвечал он. - Покуда существуют другие злоупотребительные учреждения, до тех пор о суде присяжных и думать нечего: разве может существовать гласный суд, когда произвол административных лиц доходит бог знает до чего, - когда существует крепостное право?.. Все это на суде, разумеется, будет обличаться, обвиняться...

- Главным образом, достоинство и беспристрастие суда, я полагаю, зависит от несменяемости судей, - заметил Неведомов.

- И то ничего не значит, - возразил ему Марьеновский. - Во Франции так называемые les tribunaux ordinaires* были весьма независимы: король не мог ни сменять, ни награждать, ни перемещать даже судей; но зато явился особенный суд, le tribunal exceptionnel**, в который мало-помалу перенесли все казенные и общественные дела, а затем стали переносить и дела частных лиц. Если какой-нибудь господин был довольно силен, он подавал прошение королю, и тот передавал дело его в административный суд, - вот вам и несменяемость судей!

______________

* обыкновенные суды (франц.).

** суд для рассмотрения дел, изъятых из общего судопроизводства (франц.).

Весь этот разговор молодые люди вели между собой как-то вполголоса и с явным уважением друг к другу. Марьеновский по преимуществу произвел на Павла впечатление ясностью и простотой своих мыслей.

- Кто это такой? - спросил он потихоньку Неведомова, когда Марьеновский встал, чтобы закурить сигару.

- Это кандидат юридического факультета, - отвечал тот. - Он нынче только кончил курс.

- Что же, он - в профессора хочет?

- Не знаю. Он теперь продал все свое маленькое состояньице и с этими деньгами едет за границу, чтобы доканчивать свое образование.

Марьеновский снова подошел к ним и сел.

Во все это время Анна Ивановна, остававшаяся одна, по временам взглядывала то на Павла, то на Неведомова. Не принимая, конечно, никакого участия в этом разговоре, она собиралась было уйти к себе в комнату; но вдруг, услышав шум и голоса у дверей, радостно воскликнула:

- Ах, это, должно быть, Петин и Замин!

Вошли шумно два студента: один - толстый, приземистый, с курчавою головой, с грубыми руками, с огромными ногами и почти оборванным образом одетый; а другой - высоконький, худенький, с необыкновенно острым, подвижным лицом, и тоже оборванец.

- Вот они где тут! - воскликнул толстяк и, потом, пошел со всеми здороваться: у каждого крепко стискивал руку, тряс ее; потом, с каждым целовался, не исключая даже и Вихрова, которого он и не знал совсем. Анне Ивановне он тоже пожал руку и потряс ее так, что она даже вскрикнула: "Замин, больно!". Тот, чтобы вознаградить ее, поцеловал у нее руку; она поцеловала его в макушку. Петин, худощавый товарищ Замина, тоже расцеловался со всеми, а перед Анной Ивановной он, сверх того, еще как-то особенно важно раскланялся, отчего та покатилась со смеху.

- Приехали из деревни? - сказал новоприбывшим Неведомов.

- Приехали! - отвечал толстяк, шумно усаживаясь. Петин поместился тоже рядом с ним и придал себе необыкновенно прямую и солидную фигуру, так что Анна Ивановна взглянуть на него не могла без смеху: это, как впоследствии оказалось, Петин англичанина представлял.

- Чей это там такой курчавый лакей? - продолжал толстый.

- Это, должно быть, мой Иван, - сказал с улыбкой Павел.

- Какой славный малый, какой отличный, должно быть! - продолжал Замин совершенно искренним тоном. - Я тут иду, а он сидит у ворот и песню мурлыкает. Я говорю: "Какую ты это песню поешь?" - Он сказал; я ее знаю. "Давай, говорю, вместе петь". - "Давайте!" - говорит... И начали... Народу что собралось - ужас! Отличный малый, должно быть... бесподобный!

- Замин, это вы? - раздался вдруг из-за перегородки довольно неблагосклонный голос хозяйки.

- Я, - отвечал Замин, подмигнув товарищам.

- Вы опять тут будете кричать! Уйдите, прошу вас, в какой другой номер, - продолжала m-me Гартунг.

- А вы все больны? - спросил ее довольно добродушно Замин.

- Больна! Прошу вас, уйдите, - повторила она настойчиво.

M-me Гартунг была сердита на Замина и Петина за то, что они у нее около года стояли и почти ни копейки ей не заплатили: она едва выжила их из квартиры.

- Надо уйти куда-нибудь, - сказал добродушно Замин.

- Иесс! - произнес за ним его товарищ с совершенно английским акцентом, так что все расхохотались.

- Милости прошу, господа, ко мне; у меня номер довольно большой, сказал Павел: ему очень нравилось все это общество.